12.12.2016 Мария Трокай

Намгар Лхасаранова: Традиционная музыка, как всё на этой планете, должна развиваться

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Группа «Намгар», хедлайнер Международного фестиваля KAMWA этого года, в декабре отмечает 15-летие. Поздравляем музыкантов! Предлагаем вспомнить удивительный голос солистки группы Намгар Лхасарановой и узнать, как звучит степь на родине Намгар, в Бурятии. Об этом, а также об уникальности творческого и семейного союза с Евгением Золотарёвым и  восприятии синтеза культур Востока и Запада певица рассказала в интервью во время фестиваля.

Как бы вы объяснили эффект фестиваля KAMWA, когда в одном месте и в одно время собирается множество талантливых, творческих радостных людей, которых в повседневной жизни встретить – редкость? Как складывается жизнь группы «Намгар»  вне фестивалей?
Я полностью согласна с тем, что в нашей стране есть множество интересных и талантливых людей. Мы привыкаем думать, что жизнь достаточно суровая, обычно нечасто себя балуем, редко позволяем себе быть открытыми. Приезжая на фестиваль, мы проводим весь день на земле. Природа нас раскрепощает. Вокруг мы видим улыбающихся людей, слышим музыку, заряжаемся энергией добра и счастья. Поэтому и возникает впечатление, будто на KAMWe мы все, как одуванчики, расцветаем.
Если говорить о том, как складывается жизнь музыкантов нашей группы в течение года, то мы много работаем. Когда возникает время для отдыха, всё равно не прекращается деятельность, чтобы обеспечить следующий концертный проект. Подготовка включает организацию концертных выступлений, репетиции, создание костюмов, а также  внутреннюю работу, обогащение новыми музыкальными впечатлениями. Нужно слушать много музыки, чтобы рождались новые композиции.  

Как вы сами определяете стиль музыки, которую исполняет группа «Намгар»?
Мы исполняем традиционный бурятский фольклор. Есть песни, которые я никогда не осмелюсь миксовать современными аранжировками. А есть другие – их хочется спеть по-новому. В моей жизни преобладает синтез, прежде всего, потому что наш творческий союз с Евгением Золотарёвым во многом определил стиль музыки, которую мы играем. Мы с Евгением выросли в разных культурах. Он с юности слушал европейский рок и джаз, а я воспитана в народных бурятских традициях. Вместе мы уже больше двадцати пяти лет. И со временем Женя очень плавно вошёл в бурятскую и монгольскую культуру, стал тонко её чувствовать. Аранжировки всех наших композиций – это в основном его творчество. Я напеваю мелодию – он её слышит иначе. Так рождается синтез в музыке, которую мы исполняем. То же самое происходит в других сферах нашей жизни. Мне свойственно быть правильной. Евгений совсем другой – он музыкант-новатор. У него на всё собственный взгляд, отличный от общепринятых стандартов. Мне кажется, именно благодаря таким людям, как он, во всех сферах жизни происходят изменения, развитие.

Что вы имеете в виду, говоря «свойственно быть правильной»?
Следование традиции, верность устоям предков. Основная масса людей на планете живёт именно так, поддерживая те убеждения и ценности, которым нас учили в детстве: вот это - хорошо, а это – плохо. Но находятся смельчаки, которые заявляют: а кто сказал, что всё именно так? Они привносят собственную систему координат в мир и преобразуют его.

Вы сказали, что у Евгения европейское музыкальное мышление. А у вас оно какое?
Восточное. Я выросла в степи. И то, что было возможно в раннем возрасте для Жени, мне  было недоступно. У него огромный музыкальный багаж. А я в детстве могла услышать только ту европейскую музыку, которая доносилась из телевизора и радиоприёмника. Всё остальное, что я слышала, - это традиционная бурятская, монгольская музыка.

В чём отличие восточного и западного музыкального мышления?
Бурятско-монгольская музыка достаточно консервативна, в ней до сих пор господствует установка следованию жанровым и исполнительским канонам, потому что у нашего народа менталитет во многом традиционный. Это справедливо сказать не только о фольклоре, но и о других видах искусства, о самом укладе жизни бурят.
Европейской музыке, наоборот, характерно не только стилевое разнообразие, но и открытость новым формам, эксперименты. В отличие от меня, Евгений слушает музыку самых разных стилей и направлений: рок, джаз, эмбиент, фьюжн и так далее. Это различие объясняет, почему в моей родной Бурятии нам сложно быть понятыми с той музыкой, которую мы исполняем.
Я уверена, что традиционная музыка, как и всё на этой планете, должна развиваться. Мы должны сохранять то наследие, которое дошло до нас от предков, но рядом обязательно должен звучать просторный диапазон разножанровой этнической музыки. Этно-рок, этно-поп, этно-электроника – это же так красиво! Если мы будем петь только канон, мало кто из молодых людей нас будет слушать и познакомится и с традиционной бурятской музыкой. Поэтому, мне кажется, синтез культур и стилей способствует и сохранению фольклора, и развитию современной музыки.

Вам приходится до сих пор преодолевать стереотипы восприятия?
Мы сталкиваемся с трудностями в этом отношении. Уже одно то, что я вышла замуж не за бурята, было непростым шагом в жизни. Женя приезжал к нам, в дом моих родителей, раз пять или шесть, чтобы просить моей руки. Каждый раз он получал отказ. Всё остальное время мы общались с ним только по телефону, втайне от родителей. А потом всё благополучно решилось. Он остался жить в нашей деревне на целый год. Человек городской, который даже и лошадей близко не видел в те времена, Женя научился доить коров, пасти около тысячи голов овец, скакать на лошади. Он освоил все умения, которые требуются степному животноводу.

Он убедил своим поступком ваших родителей?

Сейчас к нему на моей родине – не только в моей родной деревне Кункур, но и в целом округе – буряты относятся с большим уважением и почтением. О нём говорят: «Наш хурьгэн». По-бурятски означает «это наш бурятский зять». Я всегда радуюсь этим словам, мне приятно их слышать.
Периодически мы с Евгением возвращаемся к теме нашего знакомства, вспоминаем о том времени. У нас не было той яркой пылающей любви, как бывает у многих молодых пар. С нами было иначе – странным образом наши дороги пересекались, будто судьба ведёт. Мы не стремились друг к другу в порыве влюблённости. Жизнь сама так складывалась, чтобы мы были вместе. И в музыке так же: у каждого из нас индивидуальный путь, но наши дороги созвучны. Среди азиатских коллег-музыкантов мне не доводилось встречать аналогичных примеров таких семей, как наша. Меня удивляет и кажется диким, что в мире до сих пор межнациональные семьи вызывают непонимание и даже осуждение со стороны общества. Человечество не становится мудрее от века к веку. Мы словно топчемся на месте, культивируя ограничения своего мышления. Таких проявлений много повсюду, и это странно.

Намгар, когда вы начинали свою карьеру вокалистки, какую цель вы перед собой ставили?
Эта цель и сейчас есть – научиться хорошо и правильно петь. Как певица я совсем собой не удовлетворена, мне необходимо  совершенствоваться. У меня основное музыкальное образование инструментальное. Поэтому мечтаю выкроить время на то, чтобы учиться вокалу всерьёз.

Но ведь вы поёте всю жизнь!
Обычно я говорю, что все буряты поют. Сколько себя помню, я слушала народные бурятские песни в исполнении папы и бабушки. Мой отец поёт, я с детства помню его красивый лирический тенор. В юности он мечтал поехать учиться оперному пению, но бабушка его не отпустила, потому что некому в семье было пасти овец. Наверное, мне передались его данные по наследству. В школьные годы я пела пионерские и комсомольские песни, а позже мне хотелось исполнять репертуар популярных бурятских певиц. Сначала в моём репертуаре были эстрадные песни, я гастролировала в составе государственного эстрадно-хореографического ансамбля «Селенга». Параллельно осваивала народный репертуар, выступая с фольклорным коллективом.

Расскажите, пожалуйста, об инструменте, на котором вы играете.
Народный щипковый инструмент называется ятага. Это тринадцатиструнная монгольская разновидность цитры - очень популярного инструмента в азиатских странах. В Японии, например, он называется кото. Пока я училась, всё время пела, аккомпанируя себе. И когда окончила учёбу, мой преподаватель Аюша Арсаланов отвёл меня в филармонию на прослушивание в тот самый ансамбль «Селенга», где Евгений Золотарёв играл на бас-гитаре. Возможно, педагог во мне увидел больше, чем я сама в тот момент осознавала.

А Евгений стал осваивать народные бурятские инструменты, вдохновлённый вами?
Он с детства играл на басу. С 2000 года Евгений играет на чанзе. Примерно в то же время мы познакомились с Артуром Пилявиным, музыкантом, продюсером, основателем известной группы «Квартал».

И вы остались в Москве?
Артур Пилявин посоветовал мне петь народную бурятскую музыку и предложил нам с Евгением создать этнический коллектив. Он организовал первые выступления группы «Намгар» в московских клубах. По совету Артура Пилявина мы начали создавать музыку сами, искали свой стиль, свой образ. С 2005 года нас стали приглашать на международные фестивали этнической музыки. Серьёзные гастрольные туры начались в 2009 – 2010 годах.

Что вы чувствуете, когда со сцены поёте песни бурятских шаманов?
Выступая перед англоязычной, японской или русскоязычной аудиторией, я никогда особо не задумывалась о том, что пою на бурятском языке. Если мы выступаем на территории России, я обычно рассказываю слушателям о песнях, которые мы исполняем. За границей мне в этом помогает сын, он хорошо владеет английским. От слушателей я получаю много желания услышать, искреннюю потребность узнать, что такое бурятская музыка.
А чувства… Мне сложно передать их. Это похоже на рассказ степной женщины. Я пою о жизни в степи. Тексты всех старинных бурятских песен очень глубокие, образные, философские. Поэтому во время их исполнения я полностью погружаюсь в их содержание и возвращаюсь туда, где выросла, в родные места, которые я люблю.

Вы поёте о себе?
Нет. Это всегда так, словно я со стороны смотрю на свою родину.  В некоторых песнях я могу рассказывать о жизни в степи от лица главной героини песни. В большинстве же случаев пою, словно со стороны наблюдаю картины природы Бурятии, её особенную красоту.

Что вы любите в бурятской музыке? В чём её самобытность?
Корневая культура – это то, что живёт в нас очень глубоко. Мы растём, видя то, что окружает наш дом, впитывая национальные и семейные обычаи, привыкаем к определённому образу жизни. И чем больше ты ездишь по миру, тем больше начинаешь ценить родные места. Я чувствую, как они продолжают жить во мне. Помимо этого, в нас есть не только личная память, но и генетическая. Предки веками копили эту память, а потом подарили нам. У большинства из нас эта память спит. Но иногда достаточно услышать напев какой-то песни, чтобы музыка, как спусковой механизм, пробудил в нас голоса предков. Я не могу объяснить, почему, когда я пою на сцене в любой стране, я оказываюсь в степи. Хочу, чтобы каждый зритель, слушая нашу музыку, узнал красоту Бурятии.  
Значительный отпечаток в народном искусстве оставляет природа. Есть песни степных бурят. И есть песни западных бурят – это другой диалект, образ жизни, иная мелизматика. Есть песни бурят, которые живут у подножия Саянских гор. Эти особенности такие яркие, такие интересные! Когда я изучаю нюансы музыки каждого из этих этносов, я делаю всё новые и новые открытия.
Например, в русских народных песнях есть плач как отдельный фольклорный жанр. В таких песнях и в мелодике, и в текстах отражаются жалобы на трудности жизни, выражаются страдания человека. В бурятском фольклоре такого вы никогда не встретите. Я искала народные песни, в которых бы передавался широкий диапазон душевных переживаний. Но их нет! Думаю, в этом проявляется одна из национальных черт бурят – эмоциональная закрытость. Мне кажется, что и до распространения буддизма наш народ был таким: он не плачет, не открывает свои глубокие чувства, не говорит о своей боли. Если какого-то явления нет в жизни людей, то он не выражен и в фольклоре, и в искусстве.

Синтез стилей и эклектика – это одно и то же?
Я совсем не люблю эклектику. Как бы мы ни смешивали инструменты, звук, какие бы ни делали аранжировки, должен оставаться внутренний стержень музыки - культурная традиция. Довольно часто встречаю музыкантов, которые, например, в славянские мелодии, в якутские песни включают горловое пение. То есть, то, что не свойственно их народной культуре. Кому-то, может, это нравится, но не мне.  

В этом нет гармонии, вы считаете?
Да, а самое главное не будет искренности. Если я со своим лицом надену русский кокошник или возьму африканский барабан, то это будет просто неправда. Это не моё, я не являюсь носителем этой культуры, это не моя душа. Ведь музыка – это тонкое откровение души. В ней не должно быть подмены.

А как звучит степь?
Степь - она звонкая. И она звучит во мне. Это запахи степной полыни, пение жаворонка. Небо у нас, именно в той степной местности, где Монголия, где живут восточные буряты, особенное, какого я нигде больше не видела: днём оно высокое, а ночью насыщенное звёздами так, что возникает ощущение, что тебя крышкой накрыли сверху. И даже тишина там другая – звенящая. От этой бескрайности и бездонности космическое переживается в степи непосредственно, полно, как что-то близкое. Надо жить, спать в степи, вот тогда это можно ощутить. Объяснить на самом деле сложно… Любовь объяснить сложно.

Текст: Мария Трокай